Безопасность – одно из ключевых условий поддержания высокого качества жизни, которым европейцы так дорожат. Чтобы сохранить его, они проголосуют теперь за любую партию, обещающую невмешательство во внешние конфликты, где бы они ни происходили. Поэтому для организаторов акции главное – сам факт успешного нападения за несколько тысяч километров от собственных баз, этакий новый Пёрл-Харбор, а не выбор цели.
Хотя и выбор цели тоже важен – теперь во Франции, да и не только там, не последней темой общественных дискуссий будет степень моральной ответственности карикатуристов за гибель людей: как могли бы сложиться обстоятельства, если бы в свое время журнал отказался от провокативных публикаций? И степень ответственности судебной системы: к «Charlie Hebdo» политики и религиозные организации (не только мусульмане, но и католики) неоднократно предъявляли иски за оскорбления, однако они, как правило, заканчивались ничем или пустяковыми наказаниями журнала – тот успешно уходил от ответственности, ссылаясь на свободу слова. Отношения карикатуристов с религиозными группами были похожи на прием у неквалифицированного врача: больной жалуется врачу, что тот делает ему больно. Врач отвечает, что по законам страны в этом месте тому не должно быть больно, он имеет право причинять боль пациенту, а тот должен терпеть и улыбаться. И теперь встает вопрос: остались бы жить жертвы терактов, если бы французская судебная система была менее снисходительна? Так что выбранная цель атаки, во-первых, обеспечила некоторую поддержку теракта среди мусульманского населения, и, во-вторых, усилила линии раскола во французском обществе. Хотя главная цель акции, повторюсь, состояла вовсе не в наказании рисовальщиков – ее назначение в самой атаке, демонстрирующей возможности организаторов наносить удары там, где они захотят. У европейцев имеется тотальное превосходство в классических вооружениях. Теракт был ответом исламистов на это превосходство в рамках классической стратегии непрямых ответных действий. Партизанская война на территории Европы оказалась абсолютно реальной опасностью, что в определенной степени выравнивает силы противников.
Тем не менее, французские теракты еще раз показали, что отношения вокруг общественных обсуждений религиозных вопросов нуждаются в урегулировании. На этой чувствительной поляне надо навести порядок и установить ясные правила игры. Есть люди, и их много, которые проповедуют абсолютную свободу слова (очень часто – свою собственную абсолютную свободу самовыражения). Согласно их мнению, по минному полю можно и нужно ходить где угодно, а не только в безопасных местах. Минное поле признается полностью пригодным для прогулок, а кто ставит это утверждение под сомнение и не хочет подвергаться риску подрыва – тот трус, враг прогресса и собственной страны.
Мне кажется более разумным утилитарный подход к проблеме. Если человек не дурак, он не пойдет туда, где есть опасность подорваться. Необходимы особые правила осторожности в обращении с людьми, для которых убеждения важнее своей и чужой жизни – существуют же правила обращения с взрывчатыми веществами, и тот, кто призывает относиться к тротиловой шашке как к любому другому предмету, будет выглядеть, по меньшей мере, полным идиотом. Во взаимных отношениях различных религиозных сообществ, атеистов, ученых, властей и прочих общественных групп необходимо установить правила «водяного перемирия» - никто никого не пытается съесть, все уважают право других на жизнь и собственные убеждения. Суждения о верованиях ближнего следует признать общественно неприемлемым не комильфо, разрушающим социальное благополучие. Всеобщий пакт о ненападении здесь был бы весьма полезен. Право суждения о религиях должно остаться только за учеными при том, что, как известно, научное знание и религия – совершенно разные способы познания. Все должны понять, что агрессивное поведение на этой «поляне» наносит ущерб всем, включая «агрессора». Здесь приемлемы только те шаги, которые не ухудшают общественное качество жизни и не вызывают социального напряжения.
Еще одна важная тема, возникшая в медийном поле в связи с террористическими атаками – это необходимость борьбы с религиозным экстремизмом. Однако тут есть проблема: с радикальным исламом и в Европе, и в Северной Африке с Ближним Востоком будет очень тяжело бороться. В Европе он по факту выражает требования благополучия и достойного места в жизни для неустроенных мигрантов и их потомков. На Ближнем Востоке его успех в большой степени вызван сильной эгалитарной составляющей, своеобразным стремлением к социальной справедливости. Понятно, что радикальные исламисты, захватив власть в Ираке или Сирии, не создадут новых высокооплачиваемых рабочих мест. Зато они обеспечат равенство всех в бедности, и это способствует стабилизации общества – известно ведь, что больше всего раздражает человека не собственная бедность, а богатство соседа. Так что требование разнообразной благотворительности, ненависть к роскоши, жестокие наказания за воровство и коррупцию – все эти «мероприятия» по ликвидации имущественного расслоения, реализуемые исламистами, вполне приветствуются местным населением. Западные страны проиграли борьбу за Ирак и Афганистан ровно потому, что не захотели создавать там богатое промышленно развитое современное общество – это стоило бы уйму денег, а денег жалко. Хочется дешево и сердито, а лучше вовсе задаром. Но без всеобщего благополучия европейские правила социального устройства, включая сюда и серьезное имущественное расслоение, служат скорее раздражителем, чем стабилизатором общественного устройства.
Еще одна тема, заявленная в последние дни в общественной дискуссии – это свобода слова как непременный атрибут процветающего общества. Тут можно возразить, что в мире много стран, где ограничения на самовыражение в общественном пространстве очень неплохо уживаются с благополучием и быстрым ростом экономики. Сверхуспешный Сингапур, например, занимает 150-е место в рейтинге свободы слова за 2014 год, составленном организацией «Репортеры без границ», Япония и Южная Корея – 59-е и 57-е место соответственно. Эталон демократии, США находятся в этом рейтинге на 46-м месте, заметно уступая в свободе прессы Ямайке и Намибии, например.
Можно даже сказать, что это правило – сочетание экономического прогресса и слабой свободы слова. При ускоренном росте благополучия потребность в общественной дискуссии снижается, а там, где экономика перестает расти, напротив, в ней появляется насущная необходимость, что хорошо видно из следующего графика.
Действительно, свобода самовыражения, право быть выслушанным и возможность участия в общественной дискуссии по общественно важным вопросам – непременный атрибут стран с высоким качеством жизни. Собственно, свобода самовыражения и есть часть комфортного бытия. Проще говоря, свобода слова – это не условие социально-экономического развития, а его следствие. Что сильно снижает ценность утверждений о непременной свободе самовыражения о религиозных убеждениях ближнего.
Еще в римском праве существовало определение разумного поведения человека в общественной и частной жизни: он должен действовать как «bonus pater familias» – «хороший (или добрый) отец семейства», осторожный, предусмотрительный, заботящийся о людях и ценностях, которые находятся на его попечении, при необходимости избегающий грозящей ему опасности. Мне кажется, что в разговорах о религиозных вопросах пришло время применить древнеримские принципы разумного поведения во избежание зла, наподобие парижских кровавых событий.
