Во-первых, я так себе ораторствую на трезвую голову. А коли выпью, то сразу охота говорить не про пути кино, а про, например, пути железнодорожные. Во-вторых, подкачала дикция. Хотя эпизодический просмотр каких-нибудь эфирных дебатов убеждает иной раз, что дикция, может быть, не завидная — не Левитан, скажем прямо — но, в общем-то, нормальная. В последнее время в телек не зовут, а у меня между тем как раз есть, что сказать. «Как вы относитесь к возможному ограничению ввоза в страну импортной одежды?» — подловит, предположим, меня на улице ушлый корреспондент. «Нормально», — отвечу я, разодетый по обыкновению скорее в пух, нежели в прах, — «А то сколько можно уже». Бодро, на голубом глазу, как фермер, который сюжетом ниже расскажет, что раньше приходилось скармливать скоту излишки любовно, как сына, взрощенного картофеля, а теперь заключен неграбительский контракт с крупной торговой сетью.
Излишки — это да, это про меня. Периодически я отдаю джинсы жене Маше, деверю, 15-летнему шурину, знакомым и друзьям (вернее, их подросткам-сыновьям; и в этом случае мне, кхе-кхе-кхе, особенно льстит, когда вещь после примерки принимается с благодарностью). А в шкафу их по-прежнему порядка двадцати пар: как-то вдруг приобретаются. Не нужно быть богом от психологии, чтобы предположить, что мотивация этого потребительского ража, мещанского, безусловно, постыдного, ну, разумеется — в советском отрочестве. Не скажу в голоногом, но очень умеренном по части джинсового обеспечения.
Первые фирменные джинсы, купленные во время семейной поездки в Ленинград индийские Avis, пробуждали во мне (тут, кстати, заклевавший было носом психотерапевт должен сделать стойку) практически чувственные флюиды. На ночь я вешал их на стул у кровати лейблом наружу. Никакой рассвет поутру не мог обеспечить жизненный тонус эффективнее, чем первой после пробуждения попавшаяся на глаза медно-золотистая прострочка, бегущая по ткани дивного цвета индиго. Единственно верного оттенка — точно такого же, как у джинсов вглядывающегося в звездное небо подростка c обложки сборника рассказов Брэдбери «Р — значит ракета». Джинсы были прорисованы тщательно, в традициях реализма. Картинка будоражила воображение никак не меньше, чем текст внутри. Не напрасно, как сказал бы Глеб Егорович Жеглов, получала свои талоны на усиленное питание школа советской книжной иллюстрации.
К Брэдбери я вскоре естественно-возрастным манером охладел («Читаю сейчас всякую серьезную прозу», — сказала мне как-то подруга лет 25. — «Какую же? — «Ремарка»). А к джинсам девственного, без химической выварки, цвета — нет. Густо-синий поначалу, в процессе стирок он бледнеет, пока не достигает не менее благородной беле 4000 со-голубоватой потертости. Ее-то я и пытался воспроизвести в пионерлагере, после отбоя до волдырей на руках посконно натирая песком отечественные джинсовые брюки «Белый медведь», только что купленные родителями специально к торжественной линейке. И едва не разбил мамино сердце, явившись на построение в измочаленных штанах непередаваемого буро-зелено-сероватого цвета; народный способ по доведению ткани до искомой авантажной вытертости в случае с «Медведем» не сработал.
Нынешние успехи российской легкой промышленности на жниве импортозамещения куда более очевидны. Сейчас у меня числятся в фаворитах олдскульные клеши, скроенные на заказ (сам подбираешь фасон и прочие детали в онлайн-конструкторе), нашей марки. Ткань — как у тех самых «эвисов», ну или почти. Пошиты, как выяснилось, опять-таки в Индии. По счастью, с Индией мы бхай бхай.
Примечание: «Хинди руси бхай бхай» («Индийцы и русские братья») — лозунг советско-индийской дружбы.
