Дальше произошло то, после чего Франция до сих пор не может прийти в себя. Преступники поднялись на второй этаж, убили охранника, дважды воскликнули «Аллах Акбар!», спросили «Где Шарб?» и поочередно расстреляли десять человек — главного редактора, четырех карикатуристов, двух пишущих журналистов, корректора, телохранителя и случайного гостя, который зашел в редакцию на день рождения.
Все продолжалось не дольше пяти минут. Спаслись несколько человек, среди них — криминальный репортер Сеголен Винсон, от которой французская пресса позже узнала подробности. Она рассказала журналистам газеты Liberation, как смотрела в глаза убийце. «Я не хотела терять с ним визуальный контакт, потому что рядом со мной на полу лежал дизайнер Жан-Люк, которого террорист не видел», — говорит Винсон. «Не бойся, я тебя не убью, — сказал боевик. — Мы не стреляем в женщин. Но то, что вы делаете, неправильно. За то, что я тебя пощадил, ты должна прочесть Коран». Позже оказалось, что террорист говорил неправду — среди убитых была и женщина, обозреватель Эльза Кайат.
После этого террористы сели в машину и уехали. На бульваре Ришар Ленуар их ждал полицейский патруль. Навстречу террористам выбежал сорокадвухлетний полицейский Ахмет Мерабет, мусульманин, выросший во Франции. Его ранили в ногу, он упал, боевики остановили машину и направились к Ахмету. «Ты убить нас хочешь?» — спросил один из боевиков. «Да нет, шеф, все нормально», — крикнул раненый полицейский, беспомощно поднимая руку. На видео, снятом из окна соседнего дома, видно, как боевик добивает Ахмета выстрелом в голову, после чего оба террориста садятся в машину и уезжают. По дороге у них что-то не заладилось — в XIX районе Парижа преступники бросили свой «Ситроен», зачем-то оставив в нем все свои документы, и пересели на машину «Рено Клио», которую отняли у первого попавшегося водителя. Поскольку документы остались в «Ситроене», весь мир быстро узнал, что террористов зовут Шериф и Саид Куаши и что они граждане Франции.
Запрещено запрещать
Французы отреагировали на произошедшее свойственным им способом — вышли на площадь Республики. Плакали, кричали, рисовали плакаты «Я — Шарли». На следующий день, в четверг, во всех госучреждениях была объявлена минута молчания. Учителя в арабских пригородах жаловались, что школьники ее игнорировали, другие учителя возражали, что даже таким детям все можно объяснить. У входа в редакцию «Шарли Эбдо» образовался народный музей — цветы, свечки, много карандашей и фломастеров, смешных и трогательных писем. Каждый день у памятника собираются люди, кто-то под дождем играет на рояле, все бесконечно обсуждают произошедшее.
— Мой девятилетний сын так испугался — закрыл все окна в квартире, опустил шторы и сидел в темноте, — рассказывает одна француженка. — А ночью пришел ко мне в постель и плакал: «Жалко полицейского». На следующий день принеc мне 100 евро, все свои сбережения, чтобы я отдала их в фонд помощи семьям погибших.
— Ты знаешь, я вот только сегодня впервые начал свистеть. В смысле — насвистывать мелодии. До этого не мог, — спустя неделю после теракта говорит мой приятель, журналист-фрилансер Эммануэль Гильман д’Эшон, циничный мизантроп, которого, казалось бы, ничем невозможно поразить.
— Эти люди, которых убили, они были такие, такие… как мы! — говорит директор школы журналистики EMI-CFD Марк Мантрэ. — Я лично знал карикатуриста Оноре, ему было 73 года. Вообще в Париже трудно найти журналиста, который бы не был знаком с кем-нибудь из них. Это были прекрасные люди, веселые, умные, любящие жизнь во всех ее проявлениях. Как у нас говорят — «бонвиваны». Да, они считали, что можно смеяться над чем угодно — над мусульманами, над евреями, над Холокостом, даже над ценностями Республики. Для них, можно сказать, не было ничего святого. За исключением красного вина. Каждый понедельник в день сдачи номера у них в редакции была пьянка, там было много вина и много женщин.
— Невозможно поверить! — продолжает Эммануэль. — Эти пожилые художники, Кабю и Волински, — последние представители поколения 68 года, анархисты, бунтари, вечные подростки, которые когда-то действовали под лозунгами «Вся власть воображению» и «Запрещено запрещать», провоцировали, все ставили под сомнение! И в то же время это люди из нашего детства, это тот самый дядя Кабю, который по телевизору учил нас рисовать в передаче «Переменка»! Это все равно что в России убить Успенского, или Данелию, или Котеночкина. Но парадокс в том, что как раз убийцы всего этого не знали! Они выросли в параллельном мире, смотрели другие передачи. Они безошибочно попали в наш символ, хотя стреляли вслепую.
Не успели французы опомниться, как последовало продолжение. В тот же вечер кто-то выпустил несколько пуль в тридцатидвухлетнего француза, который совершал пробежку в пригороде Фонтене-о-Роз. В четверг 8 января человек в маске застрелил сотрудницу полиции Клариссу в пригороде Монруж. А в пятницу утром братья Куаши, предварительно ограбив бензоколонку и сменив еще один автомобиль, забаррикадировались в типографии в 20 километрах от аэропорта Шаль де Голль и захватили заложника. На следующий день полиция сообщила, что и убийство Клариссы, и нападение на бегуна совершил тридцатидвухлетний гражданин Франции Амеди Кулибали, сообщик братьев Куаши. Но его самое крупное преступление было впереди: 9 января, в тот же день, когда Куаши заняли типографию, Кулибали ворвался в здание кошерного супермаркета Hyperkosher на окраине Парижа, убил четырех человек и захватил заложников.
Штурм в еврейском магазине и в типографии проходил практически одновременно. 15 заложников спас восемнадцатилетний кассир Лассан Батили. Черный мусульманин, гражданин Мали, Батили отвел часть клиентов супермаркета в морозильную камеру, отключил охлаждение, закрыл дверь и сказал всем сидеть тихо. Потом он рассказал журналистам, что сам раньше использовал это помещение для того, чтобы совершать намаз. Когда Батили вышел на улицу, полицейские приняли его за террориста — повалили на землю, приказали держать руки за головой. Батили задержали на полтора часа, и он помог полиции, нарисовав план магазина, в котором работал. Потом перед ним извинились, и в благодарность за помощь Франция на днях должна предоставить ему гражданство.
Обе спецоперации прошли успешно, полицейские практически одновременно убили Кулибали в супермаркете и братьев Куаши в типографии. Никто из заложников во время штурма не пострадал. Всего за эти три дня жертвами терактов стали 17 человек.
Правые и левые
— Все эти события — последствия исламизации Франции и неконтролируемой иммиграции, — чеканит Франсуа Костантини, специалист по международным отношениям, автор книг по геополитике, близкий к ультраправой партии «Национальный фронт», в последнее время очень популярной во Франции. Я встретила Костантини в дни траура на площади Республики, и он очень обрадовался, что я из России — он был в Москве в 91-м году, общался с Грачевым, Руцким, Рогозиным и Жириновским.
— Правильно мне тогда сказал Жириновский: мусульмане захватят вашу страну, как турки Константинополь. Каждый год к нам легально въезжает 200 тысяч человек. Когда я был маленьким, в каждом школьном классе было не больше двух-трех мусульман — сейчас их 25. Съездите в пригороды и убедитесь. Эти люди не признают наши ценности. Я считаю, что их надо отправить обратно и закрыть границы. Невозможно заниматься уборкой дома, когда течет крыша. Возможно, нам придется покончить с шенгенской системой — она очень уязвима для международного терроризма. У нас даже белые французы все чаще попадают под влияние исламизма, едут воевать в Сирию. Наша страна теряет свое лицо, вместо него возникает пустота, а на пустое место охотно приходят радикалы.
— Самое ужасное — это если государство под предлогом борьбы с исламизмом ограничит наши права, усилит контроль и наблюдение, — говорит троцкист Франк Лемарк. — А ведь проблема не национальная и не религиозная, а социальная! Люди, которые совершили эти теракты, родились и выросли во Франции, они продукт нашей системы. Все сейчас говорят на эту тему — и никто ни разу не произнес слово «безработица»! Наверное, вы плохо помните, но когда-то у нас была коммунистическая партия. Она была лживая и продажная (мы, троцкисты, ее терпеть не можем), она была под колпаком у КПСС, но все-таки она организовывала жизнь рабочих, пригороды были «красными». Все арабы входили в профсоюзы, которые были мощным инструментом влияния на власть. А потом коммунисты вместе с Советским Cоюзом ушли в небытие. И теперь пустое место пытаются занять радикальные силы — исламисты с одной стороны, националисты — с другой. Если у молодого человека нет работы, нет перспектив, нет будущего, поездка в Сирию покажется ему романтической мечтой, глотком воздуха, позволяющим вырваться из этой унылой жизни. Съездите в пригороды и убедитесь.
На районе
«Пригороды» (banlieux) — это совсем близко к центру города, они начинаются сразу за пределами парижского «третьего кольца». Их мир невероятно разнообразен — среди них есть и скучно-благополучные, и скучно-депрессивные районы, куда не зайдет ни один буржуа; там белые лица — редкое исключение. Читатель, ожидающий колоритного описания трущоб, будет разочарован: даже печально известный в местной прессе городок Сен-Дени выглядит не страшнее, чем наше Бирюлево или Новогиреево. Там и здесь можно встретить небольшие группы молодых парней, которые внешне вполне соответствуют нашему понятию «гопники» с той разницей, что кожа у них другого цвета. Меньше всего они похожи на религиозных фанатиков. Стоят, пьют пиво, курят и разговаривают. Иногда кто-нибудь приезжает на машине, в которой может громко играть музыка — не арабские песнопения, а обычная западная попса.
Тем не менее именно из такой среды вышли и братья Куаши, и Амеди Кулибали, утверждает социолог Тома Собаде. В 90-е он сам был жителем неблагополучного пригорода и до двадцати лет тусовался среди уличной молодежи, а став социологом, взялся ее изучать. По словам Собаде, даже в самых бедных кварталах на улице проводит время не больше 10 процентов молодежи. Они ночуют дома, но главное пространство жизни — деньги, дружба, развлечения — для них на улице.
— Национальный состав вы угадали правильно: от 60 до 80 процентов — небелые французы. Вам будет довольно трудно находиться в этой компании, если вы не испытываете уважения к исламу. Уровень образования очень низкий, почти у всех проблемы в школе. Читать могут нормально, грамотно писать — уже с трудом. А в остальном — стечение обстоятельств. Я, например, вырос с матерью-одиночкой, она все время работала, дома мне было скучно. Лет до четырнадцати я звал друзей в гости, и мы играли. А потом друзья заявили, что они теперь мужчины, мужчины не играют. Я сначала не хотел идти на улицу, но однажды, сидя дома один, услышал через окно громкий смех — и пошел к ним.
— И чем вы там занимались?
— В основном скучали. «Привет! — Привет! — Ты что делаешь? — Да ничего. — И я ничего». Иногда играли в футбол, иногда приторговывали наркотиками, иногда танцевали, если кто-нибудь принесет музыку. Много скуки, немного спорта, драки, мелкий криминал.
Разумеется, там есть своя иерархия, рассказывает Собаде, — мелкие наркоторговцы выполняют поручения крупных, а крупные поддерживают хорошие связи с полицией. Наркобароны дают полицейским деньги и информацию — по их наводке полицейские ловят мелких наркоторговцев.
— Они держат на свободе крупную рыбу, чтобы время от времени ловить мелкую. Кроме того, крупные рыбы помогают держать ситуацию в районе под контролем. Например, когда в 2005 году в пригородах были бунты, поджоги машин, в моем квартале это кончилось тем, что районный авторитет Фарук помог полиции найти зачинщиков. Около десяти человек посадили, остальным просто дали в морду. Кстати, тюрьма — неплохой способ сделать карьеру в этом мире. Тот же Кулибали был посажен как мелкая рыбка, а из тюрьмы вышел уже крупной. Там же он стал сторонником радикального ислама — прямо как в фильме Жака Одиара «Пророк», посмотрите, там все очень правдоподобно.
Но салафитом можно стать не только в тюрьме: Собаде не раз наблюдал, как к уличным компаниям подходят взрослые бородатые дядьки в длинных платьях и начинают объяснять молодым людям, что они ненастоящие мусульмане, что не нужно курить, есть свинину и так далее. Одни подростки кивают, но пропускают мимо ушей и, как только старые зануды уходят, с облегчением зажигают потушенные бычки. Другие почему-то начинают интересоваться и задавать вопросы. Потом их можно отвести поговорить в другое место — «но не в мечеть, там полиция всех прослушивает, лучше ко мне домой». И там уже ориентировать на джихад.
Ислам — религия без институций, у духовенства нет иерерхии и любой человек, рассуждающий о смысле Корана, может претендовать на роль учителя. Какой-либо официальной силы, которая объявит его еретиком, в исламе нет, объясняет инженер Биляль, постоянной прихожанин ценральной парижской мечети. По его словам, проповедники радикальных течений часто ведут разговоры с молодежью в мечети между молитвами. И никто не может их оттуда выгнать, потому что мечеть — это святое. Кроме того, в пригородах мечетей мало, и идея помолиться у кого-нибудь дома не вызовет никаких подозрений.
— И что же, государство совсем ничего не делает, чтобы как-то адаптировать этих ребят? Неужели нельзя предложить им что-то более интересное, чем джихад? — спрашиваю я социолога Собаде.
— Ну почему же, делает, довольно много. Есть развлекательные центры для подростков, есть социальные работники. Но все это бьет мимо цели. Например, ты гуляешь всю ночь, просыпаешься после обеда, а социальный центр работает до шести. Да и что там делать? Ну в карты поиграешь, кино посмотришь. Приходишь к соцработнику, он предлагает тебе блестящие перспективы поездки на море. И ты ему говоришь, вернее, ты ему думаешь: в детстве мне нравилось ездить на море, но сейчас мне уже семнадцать лет, я не хочу развлекаться за чужой счет, я хочу зарабатывать, хочу хорошую тачку, модную одежду, — интеллигентный Тома вдруг начинает говорить с таким напором и жестикуляцией, что я отчетливо вижу в нем бывшего семнадцатилетнего гангстера. — Ты можешь это мне дать? Нет? Предлагаешь пройти обучение, чтобы получить профессию? Да знаем мы это — работаешь бесплатно три месяца, а потом опять на биржу труда. Наш районный авторитет Фарук шесть раз проходил такую «переквалификацию», прежде чем занялся наркотиками.
Все прощено
«У меня опять стоит!» — радуется восьмидесятилетний Жорж Волински с крылышками на последней странице нового номера «Шарли Эбдо», который даже в Париже уже невозможно достать, несмотря на то что он вышел миллионными тиражами. До смерти Волински был самым большим пошляком в редакции, все время шутил на тему женщин и секса. Теперь он радуется тому, что французское общество объединилось в его поддержку, и смеется из-за того, что на Марш единства в Париже пришли политики, над которыми он всю жизнь издевался. «А где же 70 девственниц?» — вопрошают террористы на другой картинке. «Они с карикатуристами», — отвечает из облака кто-то невидимый. На обложке журнала плачет Пророк с плакатом «Я — Шарли». «Все прощено», — пишет с небес кто-то невидимый.
В одной из средних школ Сан-Дени чернокожий мусульманин Исмаил в начале урока устроил свою собственную минуту молчания. Учительница сказала всем садиться, а он остался стоять с плакатом «Я — Шарли». Одноклассники заржали. «Ты это сделал, чтобы все посмеялись?» — спросила учительница. Подросток обиделся и с тех пор с ней не разговаривает.
