— А где применяется ваша технология?
— Например, обычный пластырь создан на основе гидрофобных адгезивов. При контакте с влагой он теряет свою адгезию, проще говоря, быстро отваливается. Если мы хотим использовать пластырь для длительного ношения, то тут на помощь приходят наши продукты. Технология позволяет делать такие адгезивы, которые абсорбируют воду, и при этом их адгезия может значительно усиливаться. Это дает нам возможность применять их для трансдермальной подачи лекарств, как, например, никотиновые и антиангинальные пластыри. Еще пример: полоски (стрипы) для отбеливания зубов. Во рту много слюны, а наши гидрофильные адгезивы замечательно прилипают к твердым и мягким тканям ротовой полости. Мы создали такие стрипы, и сейчас их успешно продает компания Procter & Gamble за рубежом. Уже впоследствии мы изменили состав композиции, получив умные адгезивы с целенаправленной адгезией к зубам, и в настоящее время выводим этот продукт на рынок.
— Значит, такие адгезивы, любящие воду, производят только в России?
— Да, наши разработки уникальны, только мы обладаем тайным знанием создания гидрофильных адгезивов. Открытие в этой области сделал мой наставник и руководитель Михаил Майорович Фельдштейн.
— Где еще это можно будет применять?
— Сейчас очень популярны разработки в области создания интерфейса «мозг — компьютер». В некоторых научных группах занимаются выращиванием нейронов прямо на электронной плате. Для того чтобы создать эффективный контакт для передачи сигнала от нейрона к компьютеру через металлический проводник, нужно иметь очень плотный контакт между мембраной нейрона и поверхностью металла. Здесь и пригодятся наши адгезивы, потому что они работают по принципу «прикоснулся и влип». То есть, грубо говоря, это такой клей, которым можно склеить даже нейроны. Кстати, еще одно направление, развиваемое в нашей лаборатории, — это создание адгезивов для склеивания тканей (в первую очередь костных) живых организмов.
— А сколько лет вы уже занимаетесь адгезивами и чего лично достигли?
— Цель у меня, как у всех ученых, — это понять природу, понять ее законы. И, руководствуясь этими законами, научиться создавать новые продукты. Это такая далекая и расплывчатая цель. А если действовать небольшими задачами для достижения этой цели, то пока ничего значительного, с моей точки зрения, я не сделал. Внутренне я, наверное, сильно изменился в плане того, что за пять лет, которые я работаю в этой лаборатории, прибавилось опыта как научного, так и организационного. Появились проблески в понимании, куда нужно двигаться и как, чтобы получить желаемые результаты. Я могу сказать, что у меня появилась квалификация в этой области.
— В науку вы хотели пойти еще с детства, или это уже более зрелое решение?
— Все началось с пятого класса, когда у нас в школе появились уроки биологии. Я этим предметом сильно увлекся вплоть до того, что оставался после уроков и препарировал различных насекомых. Мы выезжали в экспедиции, собирали рачков-дафний и гидр, меня это увлекало. Тогда же появились дома рыбки, попугайчики, черепашки… Уроки биологии зародили интерес к исследовательской деятельности. В восьмом классе начались уроки химии, и я понял, что это — мое. Пошли различные эксперименты, опыты по выращиванию кристаллов, созданию топлива для ракеты, которую сами же делали и запускали. Тогда я понял, что именно это мне нужно для того, чтобы чувствовать себя свободным человеком, и я решил, что буду поступать на химфак. Там мой интерес к химии нисколько не угас, но только немного сместился: я из химика-экспериментатора превратился в теоретика. Фундаментальная наука интереснее в плане методов и их приложений, а прикладная ориентирована на конкретный результат. Надеюсь, придут те времена, когда можно будет посвятить себя только фундаментальной науке.
— Как работают ученые-практики, примерно понятно, а вот что делают теоретики — это загадка… Рисуется смешная картинка, что вы каждый день приходите на работу, садитесь и просто думаете.
— Мой рабочий день сложно, а точнее, невозможно описать, как нельзя описать то, как художник малюет свои картины. Это творческий процесс. Творчество проявляется во многом: когда нужно правильно подобрать компоненты, выбрать растворитель. Это процесс наполовину интуитивный, наполовину регламентированный. Можно сравнить с выбором цвета краски у художника. Попробовал — нет, не сходится. Значит, надо брать другой. День проходит сумбурно, начинается он с разбора почты. Как вы видите, сейчас у нас лаборатория более-менее обустроена, но так было не всегда. Требовались усилия, чтобы все организовать.
— Значит, практики тоже хватает, но организаторской.
— Да, в настоящий момент у нас несколько проектов и грантов по ним, за всем этим нужно следить. Различные закупки, отчеты, контроль студентов и аспирантов — это все в пределах моей компетенции.
— И не мешают эти менеджерские дела заниматься наукой?
— Конечно, мешают. Я бы с радостью все это на кого-нибудь спихнул. В России всегда проблемы с организацией работы. У нас каждый исследователь и швец, и жнец, и на дуде игрец. Кому-то нужно заниматься хозяйственными делами. Сейчас это на мне, и я очень жалею, что остается мало времени для главного — научной работы. Такие обстоятельства связаны, прежде всего, с тем, что в России финансирование меньше, чем за рубежом. Во-вторых, наш человек так устроен, что берет на себя любые обязанности. Может, это природный альтруизм или что-то еще. Везде, куда ни посмотришь, у нас ученые загружены не только своими прямыми обязанностями. Как говорится, работают и за себя, и за того дядю. Так что это, наверное, русский менталитет виноват.
— А альтруизм для ученого — это хорошо?
— Сегодня большинство русских ученых — альтруисты. Это я могу сказать точно. Но еще ученый должен быть занудным. Он должен въедливо и основательно изучать каждую деталь — без этого наука двигаться просто не будет. Он также должен обладать широким кругозором, не только быть специалистом в своей сфере, но и разбираться в смежных областях. То есть химик-синтетик, который умеет только проводить реакции и синтезировать вещества, будет уступать специалисту широкого профиля. Важно понимать физику процесса или биологические последствия применения таких процессов. Сегодня, когда доступ к информации свободный, я думаю, не так сложно получить дополнительные знания. А вообще, мы, ученые, совершенно точно альтруисты, потому что упрощаем жизнь людям, чтобы они могли заниматься более высокими делами.
— Если бы вам не пришлось стать ученым, кем были бы?
— Я бы стал учителем, мне нравится преподавать. Я читал лекции по химии студентам МГСУ. И когда-то занимался репетиторством, но сейчас этой возможности нет. Хотя я готов свою и без того насыщенную жизнь нагрузить еще и преподавательской деятельностью. Во-первых, это дает привлечение новой молодой крови в нашу группу, энтузиастов, которые будут с нами развивать науку. Во-вторых, студенты подкидывают преподавателям пищу для размышлений, задавая свои немного наивные вопросы.
— Наставником вам нравится быть, заниматься просвещением молодежи?
— Конечно, молодых нужно учить — это и необходимость, и радость для меня. Как папа Карло делал своего Буратино, так и мы взращиваем молодого инноватора, который будет нам полезен и ценен. А вообще, я начинал бы популяризацию науки с детских кружков, как раньше. Там, где ребята могут делать что-то своими руками. Кружки — это первостепенный предмет, который нужно развивать в школах и даже университетах. Я считаю, надо эту традицию вернуть. Хорошо, это хоть в каком-то формате еще сохранилось. Каждый год проводятся научно-популярные мероприятия типа «Фестиваля науки», где можно не только послушать лекции, но и увидеть последние научные разработки. Такими наглядными и «рукотрогательными» вещами и нужно завлекать молодежь в науку.
— А помимо удовольствия от познания, есть в науке еще что-то… Например, романтика?
— В какой-то мере романтика есть, но не везде. Может, потому, что научные задачи в советское время были пространственно велики — в основном это разработка космических и лазерных технологий, а сегодня они микроскопически малы, их не видно, вот и романтики не видно. Но зато сейчас наука больше служит людям, чем прежде. Космонавтика не меняла жизнь каждого человека, а тот же пластырь для заклеивания ранок касается всех нас.
Азат Саттаров
