17 ноября 2014 года Евразийский клуб Москва (Молодая Евразия) провел в здании московского правительства круглый стол на тему «Иван Ильин – советник Путина, идеолог Русской весны». Евразийское Движение продолжает публикацию выступлений участников.
***
Всякое противостояние есть часть становления, диалектического развития, что можно отметить и в полемике, развернувшейся вокруг таких идейных течений, как евразийство и ильинство. При этом стоит отметить, что в идейном борении русской эмиграции начала 20-го века позиция П.Н. Савицкого и И.А. Ильина занимала крайние точки. Т.е. фактически между этими людьми не было всякого согласия по поднятым вопросам.
Однако пока не будем преждевременно делать какие-то выводы. Прежде всего нужно отметить, что идейное наполнение русской эмиграции было пост-кризисным, что отвечает концепции о нектором «декадансе»философской мысли периода Серебряного века. Во-вторых, столь сильные разногласия возникли по факту отношения к случившимся событиям (в частности, революционным событиям 1917 года). Если Ильин считается одним из непримиримых борцов с коммунизмом, его позиция о том, что «Советский Союз — это не Россия»,является ключевой, то евразийцы считали революцию уже случившимся фактом, который не учитывать было нельзя. При всём негативе к коммунистической диалектике Трубецкой и Савицкий находили, что соединение в СССР своеобразного аналога «идеи-правительницы» и советской системы демократии, замкнутой вокруг одной правящей политической группы, отвечало как ситуации начала 20-х годов 20-го века, так и принципам государственного устройства России[1].
Но давайте по порядку. Ильин находил евразийскую идеологию некоей формой подменить «самобытность»«оригинальничанием», что он отмечал в одноимённой статье 1927 г.[2] Более того — признавая, что Россия«шарахалась» в определённой степени в сторону Запада, он видел, что евразийские размышления предлагали«шарахаться» на Восток. И если ранее всем казалось, что одним из основателей российской цивилизации были император Август или Карл Великий, то теперь ими стали Чингисхан и татары[3]. В силу этого Ильин иронически прозвал евразийцев «чингисханчиками». В безрассудном копировании и заключалась главная проблема России, отчего философ вопрошает: «Разве самобытность не в том, чтобы быть перед Ликом Божьим — самим собою, а не чужим отображением и искажением?.. Вглубь надо; в себя надо; к Богу надо!»[4].
Сам рецепт восстановления национально-культурной самобытности, избранный евразийцами, по мнению Ильина, был ложным. Более того — утратив в ходе трех революций государственническую «русскость», они предложили натащить на себя «татарщину». При этом отметим, что Россия боролась с «татарщиной» в течение 350 лет (до 1590-х годов). Фактически это ничем не лучше копирования Запада, столь характерного для периода Российской Империи[5].
При этом нужно отметить, что, при всём стремлении понизить статус петербургского периода русской истории — это время было временем достижения наивысших результатов во многих сферах культурного исторического творчества, и не учитывать его также нельзя. Причём эти успехи не сводились ни к «подражанию гнилой германо-романщины», ни к «здоровой и самобытной стихии Чингисхана»[6]. В другой статье «Идейный оползень» Ильин развивает эту мысль, считая евразийство идеологическим «оползеньем», смывающий определённый период отечественной истории, которая, с точки зрения философа, была органически целостной, поэтому размышления Трубецкого, Савицкого и других, что Пётр Первый разрушил национальную самобытность, кажутся ему спорными[7]. При этом Ильин не отрицал, что Петровская эпоха заложила основы для возникновения компрадорской интеллигенции и отстранённой элиты страны.
Заметим, что нарастание кризисной ситуации в России того времени была сопряжена с бездумным подражанием философским построениям Запада, как писал Ильин — «религиозно-несостоятельному, ложному, пошлому, больному». Да и сами духовно-религиозные или, если угодно, мировоззренческие критерии абсолютного добра и зла явно не имеют границ, а сама попытка найти спасения «в Европе» или «в Азии»проистекает из материалистического склада мысли[8].
Евразийцы не хотели увидеть в революции 1917-22 гг. итогов мировоззренческого кризиса начала XXв. и провала национальной культуры, что в глазах представителей консервативного философского лагеря выглядело«азиатской агитацией третьего интернационала», подменившей собой исполнение «исторического русского дела»[9]. С ним соглашался идейно близкий публицист И.Л.Солоневич.
Но Ильин также дал высокую оценку специальным исследованиям представителей евразийской исторической школы, в частности, А.В.Карташеву, Г.В.Вернадскому, П.М.Бицилли и М.В.Шахматову. Он подчёркивал, что «их статьи имеют объективный, ответственный, религиозно-патриотический характер и могли бы появиться в любом русском национальном журнале»[10]. Беда лишь в том, что сам идейный лагерь евразийцев был размыт, часть представленных людей покинула круг лиц, придерживавшихся этой идеи, а сам Ильин крайне скептически относился к Трубецкому и Савицкому.
В другом своём фундаментальном труде «Аксиомы религиозного опыта» Ильин сделал вывод, что духовный опыт отдельных религий «несводим» лишь к самой религии. Крайне опасным он считал экуменистические суждения, чем доказывал непреодолимость доктринальных границ между различными вероисповеданиями. Об этом свидетельствует следующее суждение философа: «Строго говоря, нам, христианам, поскольку мы пребываем в полноте христианского опыта, и ведаем сердцем, и веруем разумом, Кого мы имели и имеем воХристе — нам нелегко даже понять, как могли люди иных религий получать дары религии от учителей, которые были не более чем вдохновенно-верующими просто-человеками»[11].
Анализируя религиозные доктрины Христианства и Ислама, Ильин, ссылаясь на суры Корана, умаляющие статус Исы (Иисуса) и отрицающие христианскую доктрину Богосыновства, считал Христианство и Ислам крайне отдалёнными друг от друга религиями[12].
При этом Ильин был внимателен к религиозному опыту нехристианских народов, стремясь найти в них «некий непоколебимый критерий для всех времён и народов — «актологический». Таким образом, философ отмечал, что иные религии были способны породить оригинальное культурно-цивилизованное творчество. А это указывает, что Ильин соглашался с евразийцами в мысли, что при всей догматической несовместимости иных религий с Христианством, приверженцы этих религий демонстрировали высокую искренность и глубину веры, достойные примера и для православного христианина. Поэтому стоит отметить, что «духовная религиозность»играла не последнюю роль в сближении тех же мусульманских этносов с русским народом в рамках Российской Империи[13].
Также близкие позиции Ильина и евразийцев можно отметить на примере сборника статей «Наши задачи», одной из главных мыслей которого является единство русского пространства. В частности, в статье «Отповедь расчленителям» Ильин пишет, что Россия не владела ни одной из колоний на чужом континенте, а так называемые «колониальные» владения империи плавно перетекали одна в другую и в саму метрополию в силу географической колонизации земель. Поэтому они зависели друг от друга и, в особенности, от европейской части России. В силу этого русский народ проявлял себя как «культуртрегер», народ-защитник, что формировало общероссийское национальное братство, в котором «всякий талант, всякий творческий человек любой нации, врастая в Россию, пролагал себе путь вверх и находил себе государственное и всенародное признание»[14].
Нетрудно провести аналогию между концепций общероссийского национального братства и евразийской доктриной российской многонациональной нации. Причём, как Ильин, так и евразийцы не отрицали важного значения Православия для формирования единого духовно-религиозного пространства. Это сказывалось также и на судьбе неправославных народов России, более сближавшихся с русскими, нежели со своими единоверцами[15].
В статье «Ненавистники России» именно этому уделено внимание в силу размышлений об органической враждебности России, отмечая своеобразную цивилизационную иноприродность[16]. В частности, Ильин часто выступал против римско-католической экспансии на восток, упоминая закулисные переговоры папской курии с большевиками. Поэтому неудивительно, что евразийский сборник «Россия и латинство» (1925) им был оценен положительно[17].
Уже в силу этих, по большей части, культурологических споров можно говорить об идейном единстве различных по своим истокам патриотических сил. Поэтому возможно переосмысление и, даже, возможно, преодоление раскола и последствий революции 1917 г. путём живой дискуссии, активной интеллектуальной работы и расстановок всех точек над iвокруг тех терминов, что научными оппонентами понимались превратно.
Артур Казбеков
Руководитель Евразийского клуба МГУ им. М.В. Ломоносова (Молодая Евразия)
Москва, 17 ноября 2014 г.
Примечания:
[1] Логинов А.В. Россия и Евразия. Евразийский вектор: поиски российской цивилизационной идентичности в XXстолетии. М.: Большая Российская энциклопедия, 2013. С.164-167.
[2] Ильин И.А. Собрание сочинений: Статьи. Лекции. Выступления. Рецензии (1906-54). М.: Русская книга, 2001. С.305
[3] Там же. С. 305.
[4] Там же. С.306.
[5] Там же. С.308-309.
[6] Там же. С.306.
[7] Там же. С.280.
[8] Там же. С.281.
[9] Там же. С.307.
[10] Там же. С.269.
[11] Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М.: Рарогъ, 1993. С.272.
[12] Там же. С.125.
[13] Там же. С.70.
[14] Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Русская книга. 1993-98. Т.2. Кн. 2. С.45-46.
[15] Логинов А.В. Россия и Евразия. Евразийский вектор: поиски российской цивилизационной идентичности в XXстолетии. М.: Большая Российская энциклопедия, 2013. С.191
[16] Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Русская книга. 1993-98. Т.2. Кн. 2. С.251.
[17] Логинов А.В. Избран. Соч. С.192.
