— Информация появляется ежедневно. На момент наступления 1 сентября, по данным нашего центра (Рубан создал Центр освобождения пленных. — Авт.), пропавших без вести и пленных — 710 человек. 2 сентября я получил данные о том, что в плену у ДНР находится 680 человек. Это в основном украинские военные, и около 80% из них были в котле под Иловайском.
— Эти 680 входят в уже известные 710 человек или нет?
— Сейчас мы получаем списки этих 680 человек, поэтому точно сказать еще нельзя.
— Кстати, о Донецке. Была информация о том, что наших пленных там нечем кормить. Это правда?
— Да, их нечем кормить. Да, их нечем лечить. Да, это гуманизм, что им сохранили жизнь. Это нормально на войне. Да, с той стороны устали называть украинскую сторону фашистами и они уже понимают, что стреляют в таких же своих братьев, и все чаще задаются вопросами: «Зачем?» «Зачем они пришли?» «Зачем они стреляют?» «Когда закончится эта война?»
<…>
— Несмотря на статус переговорщика, общественность осознает, что вы постоянно подвергаете свою жизнь опасности. Расскажите, пожалуйста, об опасных ситуациях, в которых довелось побывать на востоке.
1000— Крайняя ситуация — это, когда ранило водителя Александра Захарченко (один из руководителей ДНР. — Авт.). Несколько дней назад, во время поездки по Донецку, пуля снайпера попала ему рикошетом в шею и осталась там. Водитель выжил, мы довезли его до больницы.
— А СМИ растолковали это как покушение на самого Захарченко…
— Я бы не стал это так однозначно оценивать. Да, мы пересели в машину Захарченко. Но знал ли это случайный снайпер или нет? Знал ли, что в машине еще будет Руслана (певица Руслана Лыжичко. — Авт.) находиться?
— Кстати, о Руслане. Известно, что она ездила с вами на крайние переговоры в Донецк. Тогда забрали 16 наших военных. Правда, что ребят отдали просто так?
— Да, их отдали просто так. Это жест доброй воли от ДНР. Реверанс в сторону Днепропетровской области за то, что это пока что единственная сторона, которая пытается договориться, пытается остановить войну и убийства. 16 человек — это военные, которые попали в плен под Иловайском. Когда мы их забирали, у донецкой стороны было условие — чтобы на обмен приехали их родители. Я должен был организовать для них автобус, безопасный проезд до Донецка и возвращение в Днепропетровск. Родители и Днепропетровск были готовы, автобус тоже был. Мы с Русланой (родители пленных ранее обратились к артистке за помощью. — Авт.) раньше выехали в Донецк. Она дополнительно провела переговоры, и донецкая сторона cогласилась провести обмен без родителей. Всех мам и жен для 16 солдат и офицеров заменила Руслана.
<…>
— А что сейчас, спустя четыре с половиной месяца АТО, самое сложное в переговорах?
— Самое сложное — это гарантировать выполнение украинской стороной своих обязательств. Армия не выдерживает, добровольческие батальоны никогда не выдерживают условия. Это самое сложное. Все можно решить, везде можно найти компромисс, но вот то, что условия и договоренности выдержит украинская сторона — это самый сложный момент. И донецкая сторона понимает, что украинская сторона не выдержит условия и договоренности, и все равно идет на большие уступки, потому что понимает специфику и государства, и чиновников. Мы все равно договариваемся. Это и прекрасно, и хуже всего.
— Знаю, обычно вы воздержи 2000 ваетесь от каких-либо оценок. Но, возможно, сейчас уже можно предположить, каким будет дальнейшее развитие событий? Что ждет Украину и Донбасс?
— От сценариев я воздержусь. Но предположу, что мы все-таки договоримся, остановимся и прекратим убивать.
— А кто может договориться?
— Если не договорятся политики — командиры договорятся между собой и снесут политиков. Уже настал тот момент. Всем надоело убивать.
